Описание и особенности
Птица скворец небольшого размера, ее часто сравнивают по внешнему облику с черным дроздом. В длину птаха не более 22 см, масса около 75 г, размах крыльев примерно 37-39 см. Тело массивное, с темным отливающим на солнце оперением с мелким крапом светлого цвета, более заметным весной у самочек. Россыпь белых или кремовых пятен особенно проявляется в период линьки, позже оперение становится почти однородным.
Хвост пернатых короткий, всего 6-7 см. Окрас включает металлический отлив. Эффект достигается благодаря не присутствующему пигменту, а собственно конструкции перьев. В зависимости от ракурса, освещения окрас оперения меняет оттенки.
У разных видов скворцов отлив на солнце может быть фиолетовым, бронзовым, зеленым, синим. Ноги птиц всегда красно-коричневые, с загнутыми когтями.
Голова птицы пропорциональна туловищу, шея короткая. Клюв очень острый, длинный, немного изогнут вниз, приплюснут с боков, черного цвета, но в брачный сезон меняет окрас на желтый. У птенцов клювик только буро-черного цвета. Их молодость выдают закругленные крылья, светлое горлышко и отсутствие металлического глянца в окрасе.
Между самочками и самцами наблюдаются небольшие различия. Узнать мужскую особь можно по сиреневым крапинкам на клюве и длинным перьям на груди, а женскую – по красным пятнышкам, коротким перышкам изящной формы. Полет скворцов ровный и быстрый.
От дроздов певчие скворцы отличаются способностью бегать по земле, а не подпрыгивать. Узнать скворца можно по манере пения – он часто потряхивает крыльями во время исполнения партии.
Умение имитировать голоса других птиц и животных превращает обыкновенного скворца в необыкновенного артиста. Он может «заговорить» голосами разных птиц:
- иволги;
- перепела;
- сойки;
- жаворонка;
- ласточки;
- камышовки;
- варакушки;
- дрозда;
- утки, петуха и курицы и др.
Не раз наблюдали прилетевших весной скворцов, которые пели голосами тропических птиц. Пернатые воспроизводят скрип калитки, стук печатной машинки, щелканье кнута, блеяние овец, кваканье болотных лягушек, мяуканье кошек, собачий лай.
Пение скворца обрамляется пронзительным верещанием собственного голоса. Взрослые птицы «накапливают» репертуар, щедро делятся своим багажом.
Слушать голос скворца
Текст книги «Рассказы о всякой живности»
Старый да малый
Нынче купили Мишке новую кепку… Он пришел в школу празднично-неестественный: у него то и дело улыбкой сводило щербатый рот. На маленькой перемене все мальчики первого класса примеряли кепку. На большой перемене интерес к обнове ослаб, а к концу занятий совсем привыкли. И кепка потеряла для Мишки ценность, жизнь снова стала будничной.
После уроков – гуртом домой.
На околице взрослый соседский парень стрелял дробью в ворота бани, пробовал только что купленное ружье. На дверях бани углем нарисован тройной круг: палил в него с двадцати шагов, с пятидесяти. Вся дверинка была уже как решето.
Сугорбый старик в фуфайке и в такой же, как у Мишки, новой кепке сидел на бревне, корректировал эту пальбу. Над ними на безопасном расстоянии суматошно орала стая ворон и галок.
Вскоре начали палить по кепкам, потому что тотчас же нашлись доброхоты:
– Давай мою!
– А вот не попасть! Вот не попасть! Старик с восхищением следил за стрельбой, кричали в небе вороны. Кепки по очереди взлетали вверх, и Мишка долго крепился. Но вот враз вдохнул воздух, набравшись храбрости, отчаянно бросил кепку. Бух! – не задело ни одной дробиной. Он бросил еще раз как можно выше, потом еще… Бух! – кепка вдруг подскочила в воздухе, клочья полетели во все стороны. Оказалось, не клочья, а бумажные пыжи. Однако и кепке досталось: насчитали шесть дыр…
– Я как брошу, как брошу! – захлебываясь, говорит Мишка. Он снова выглядит героем и с восторгом показывает дыроватую, пахнущую порохом обнову. До него не сразу доходит горестный смысл всего случившегося. Глаза его наполняются обильной влагой, слезы вот-вот покатятся по щекам. Губы сами постепенно вытягиваются в подкову. Все чувствуют, что еще мгновение – и у бани раздастся Мишкин рев.
Но тут старик, сидевший до этого на бревне, встал:
– Ну, ребятушки, хватит вам кидать! Теперь моя очередь!
Он резво бросил в воздух свою тоже новую кепку. Бух! – парень уже натренировался и палил довольно сносно. Кепку разнесло по всем правилам…
Дыры считают все вместе, и Мишкины слезы почему-то рассасываются, предчувствие великой домашней беды сразу ослабевает.
* * *
Дома он мужественно выдерживает свои роковые минуты, впервые в жизни не подал голосу. Когда буря утихла, Мишка, вздрагивая плечами, садится за уроки. Потом идет в сени, берет удочку и, накопав червей, отправляется на реку.
Вороны и галки давно затихли и расселись кто где. Старик, теперь уже в пограничной, привезенной сыном фуражке, идет за сосновыми лапками для помела и останавливается около Мишки, на речном мостике. Глаза у старика весело щурятся.
– И охота тебе, Мишка, мерзнуть, шел бы домой.
Мишка молчит.
– Много наудил-то? Ишь какой окунище, наверно, без очереди клюнул. И маневры, наверно, на крючке выделывал, как новобранец. Делал маневры-то?
– Ыхы, – соглашается Мишка.
– Ну вот, я и гляжу, что окунь такой большой долбило.
Старик осторожно положил на бревна единственного крохотного окунька.
Вдруг поплавок резко качнулся и исчез. Мишка присел, дернул, и громадный красноперый окунь смачно зашлепал хвостом по настилу мостика. Мишка быстро наживил заново. Через минуту такой же громадный окунь повис на крючке, потом третий, четвертый.
Старик крякнул.
– Ты, значит, Мишка, это… червяков-то где накопал, за хлевом, что ли?
…На следующий день, когда Мишка был в школе, зеленая пограничная фуражка с утра маячила на мостике. Но клева не было, окуни словно приснились.
– Что старый, что малый, – ворчит бабка, идя за водой.
А время идет своим чередом, и осень уже вбивает в безбрежное небо последние журавлиные клинья. Пройдет зима и весна, отшумит лето. И скоро, очень скоро перейдет Мишка в другой класс…
Вовка-сатюк
Итак, он прикатил к бабушке совсем сонный, потому что со станции выехали к вечеру, а дорога была неблизкая. Пока дедушка выпрягал усталую лошадь, вышла на крыльцо бабушка и всплеснула руками. Вовка ничего этого уже не видел: он спал сном праведника.
– Вот так гость! – засмеялся дедушка. – Бери его под белы руки, ничего не услышит.
– Хоть бы травы побольше подстелил, старый прохвост, всего парня, поди, растряс. Ох ты мои андели, глазки-то так и слипаются. – Бабушка Катя взяла Вовку на руки и унесла в дом.
– Ядреный парень, что ему сделается.
Дедушка снял узду, и согретые удила брякнули о лошадиные зубы.
Лошадь всхрапнула, отставила ногу и тут же принялась за траву. А на траве уже доспевала роса, и ночь спокойно затихала вокруг.
Вовку уклали спать в чуланчике. Пахло сеном, но опять же он ничего этого не слышал. Ночью шел тихий дождик, сквозь его ровный шум можно было услышать, как хрупала жвачку и вздыхала корова, как летал в темноте заблудившийся комаришка и как хлопотно менялись местами куры. Потом все затихло.
Вовка еще никогда не бывал в деревне. Ему приснилось, что будто бы он катался на трехколесном велосипеде, а потом ходил с отцом в зоопарк и там катался уже не на велосипеде, а на маленькой лошадке. После всего этого он вдруг начал летать по воздуху, потом во дворе пинал резинового верблюда.
Летом всех раньше встают курицы. Они-то и разбудили Вовку своим криком, хотя и после того, как он выспался. Он сел на постели и стал вспоминать, что было вчера, но хотелось в уборную, и мальчик вышел.
В сарае летали белогрудые ласточки, они присаживались под самую крышу, кормили птенцов. На жердочке висели березовые веники, ворота были открыты, и солнце светило прямо в ворота.
Вовка подошел к воротам и внизу, в огороде, увидел дедушку.
– Что, брат, выспался? – спросил дедушка. – Ну беги в избу, да сейчас чай будем пить.
Прибежала бабушка Катя, узнала, что внучек хочет в уборную, и подвела его к дырке, что была в самом углу повети[3]3
П о́ в е т ь – крыша, кровля.
[Закрыть]. Вовка долго не решался сделать дело, недоумевая и не веря, что это и есть уборная, осмелился и решительно начал поливать бревна.
– Гляди не свались! – сказала бабушка и, пока Вовка надевал матросский костюмчик, подмела веником поветь, приставила грабли к сеновалу.
После этого умылись из медного рукомойника, так как никакого крана не было, и сели пить чай.
Дом был стар и широк, с хлевами и въездом, со всякими воротцами и окошечками.
Вовка обошел вокруг всего дома. Чего только не было у деда напасено! И все из лесу. Прежде всего в глаза бросалась большая поленница, от нее пахло смолой и высохшей древесиной. Тут же были сложены березовые плашки, окоренные для лучины. Далее Вовка выпытал у деда, что тонкие еловые колья пойдут на изгородь, а из толстых можно драть дранку для крыш, что из березовых кряжей получатся полозья для колхозных дровней, а груда скрипучей, сверху желтой, снизу белой бересты пригодится для перегонки в деготь.
– А что такое деготь?
Дед показал и деготь в глиняной кубышке. Он был черный, как тушь, и густой и годился для смазки сапог и приготовления лекарств.
За двором росла черемуха. Дедушка насрывал с нее ягодных веток и подал внуку, от темно-коричневых вяжущих ягод Вовкин язык сразу стал как резиновый и не умещался во рту.
В широких лопухах лениво бродили курицы. Синело высокое небо, теплым ветром обдувало зеленый огород с картошкой и луком. Белая бабочка села на травинку и замерла, изредка вздрагивая крылышками. Прошла на реку с бельем бабушка Катя, следом за нею шел кот Кустик и медленно жмурился.
Дедушка у крылечка сел долбить ступицу для колеса, а Вовке опять захотелось пить, и он пошел в избу. Напился из тяжелого медного ковшика, отдышался и вдруг увидел на стене около печи ряд палочек, написанных углем. Вовка сосчитал, палочек было восемь. Тогда он взял с шестка уголек и дописал еще столько же, получилось шестнадцать, а он умел считать до восемнадцати, поэтому дописал еще две. Под конец он хотел написать внизу свое имя, но раздумал и снова направился к дедушке.
– Сходи, брат, сходи погуляй! – сказал ему дед и начал закуривать из кисета.
Вовке уже давно хотелось на реку к бабушке, и он побежал туда. Кстати, там же сидел и кот Кустик.
Так незаметно и прошел первый Вовкин день в деревне.
* * *
А потом дни побежали быстро и слились в один красочный, богатый день, который запомнит Вовка на всю жизнь. Мальчик загорел и обжился на новом месте, бегал далеко за деревню щипать малину, ходил и на сенокос. Теперь дедушка частенько брал Вовку на сенокос, особенно после того дня, когда Вовка сидел дома один.
В тот день дед с бабкой долго не шли с сенокоса, и Вовка подставил табуретку к часам, влез и подвел стрелки на три часа вперед. От одиночества он не знал, что делать, обстриг у кота усы, и от этого Кустик перестал ловить мышей. К тому же потерялись ножницы.
– Ну и сатюк! – сказал тогда дедушка. – И в кого ты уродился такой сатюк?
«Сатюк» сопел и, ничего не говоря, скрипел пальцем по стеклу. Ножницы нашлись, дед таинственно подмигнул Вовке, а бабушка тоже не сердилась, особенно после одного случая.
Дело было так. Все курицы по утрам поочередно садились в две кадушки, где лежали подкладыши – деревянные, вырезанные дедушкой яички. Каждая курица после того, как снесет яйцо, на весь дом долго кричала и кокотала, будила Вовку. Он вспрыгивал и первым делом бежал к кадушке, брал теплое белое яичко и тащил к бабушке. Бабушка Катя хвалила Вовку и гладила его по голове.
– Что, андели, выспался?
Вовка бежал за другим яичком. Но однажды, как раз в тот день, когда Кустик лишился своих усов и бабушка сердилась за ножницы, оказалось, что одна кура кладется не в кадушку. Бабушка Катя всполошилась.
– Вот, батявка, опять, как летось, парить надумала! – ругала она курицу. – Нет, чтобы по-людски, в кадушку, так она вдругорядь, наверно, под сараем кладется!
Бабушка взяла ухват и начала щупать ухватом под сараем. Вовка стоял рядом.
– Ну-ко, Владимер, ты потончавее, полезай да поищи тамотка гнездо-то.
Вовка еле пролез. Под сараем было темно и жутко, только маленькое оконышко светилось в стене. Потолок, а вернее пол, был так низко, что даже Вовка, при своем росте, не мог разогнуться. Вовка сперва струсил, оглянулся, но бабушка Катя приободрила его.
– Тут я, Вовка, тут!
Он долго шарил в темноте, нашел гнездо с яйцами. Их оказалось целых двенадцать штук! Вовка перетаскал их бабушке, она склада их в подол и унесла в кладовку, а он, довольный, вылез из-под сарая. У него оторвалась пуговица от штанов, и в избе бабушка взяла клубок ниток и иголку.
– Ну-ко, андели, вдень ниточку-то в ушко; такое ушко крохотное, убей, не вижу. Да штаны-то сними, а я пуговку пришью.
Вовка нитку вдел, а штаны снимать наотрез отказался.
– Да что ты, батюшко! – заговорила бабушка Катя. – Разве можно так пришивать! Ведь я тебе всю твою память к штанам пришью. А каково ноне без памяти-то!
Без памяти оставаться не хотелось, и штаны пришлось снять. Бабушка пришила пуговицу, правда, другую, непохожую, и они пошли в поле помогать дедушке копнить сено.
Только-только дед с бабкой Катей сметали стог, а Вовка только всласть наелся малины, как начали собираться тучи. Побелела на синеве неба дальняя полуразваленная церквуха, на горизонте, над гребенчатым лесом, запереворачивался с боку на бок по-стариковски капризный гром, притихла рожь на придорожном клину, еще назойливей стали мухи – и вдруг все затихло. Но вот набежал и запутался в траве ветреный холодок, дунул и настоящий ветер, перевернул на дороге сухую коровью лепешку.
Едва прибежали домой, как хлестнул дождь, и бабушка Катя закрыла трубу, накинула на зеркало полотенце, спрятала в шкаф самовар и, торопясь, подставила под застреху пустую бадью. В бадью, как из водопровода, забарабанила звонкая дождевая вода.
Они сели на крыльцо – дед, Вовка, бабушка Катя, и Вовка радовался, что кругом столько воды, а тут не мочит.
– Запряжет, батюшка, он свою колесницу, Илья-то Пророк, да и ездит, и ездит по небу-то, – объясняла бабушка Вовке.
– Не слушай ты ее, Владимер, – вступился дед, – не слушай, наплетет она тебе с три короба. «И ездит, и ездит»! Брала бы ступни да шла корову доить.
– Да что ты, старый водяной, еще и коров-то не пригонили.
– «И ездит, и ездит»! Ты сама посуди, какую надо телегу, чтобы такой стук получился. Хто тебе ноне поверит?
– О Господи, – перекрестилась бабка, – молчал бы уж.
– «И ездит, и ездит»!.. Пойдем, Владимер, в избу, не обращай на нее внимания.
Дождик кончился сразу, туча пошла дальше, показалось солнышко. Полная бадья чистой воды стояла под застрехой, трава у крылечка зазеленела сильнее и дымилась, обсыхая. Вылез из-под крыши круглый воробей, чирикнул дважды и улетел по делам. Радостно заметались по улице ласточки, и большой дождевой червяк старательно переползал дорогу. Весь мокрый, прибежал откуда-то Кустик, отряхнулся и обдал Вовку холодными брызгами, а бабушка послала Вовку пощипать на грядке луку.
– Да не щипи, батюшко, с одного-то гроздка, а разных щипи! – крикнула она внуку и поставила самовар.
Пришли коровы, закатилось солнце, и бабка отвела Вовку в чуланчик, уткнула одеяло ему под бока. Ему велено было спать и ногами не дрыгать, иначе придет запечный дедушка, положит в мешок и унесет.
Так прошел и еще один день, и еще, но Вовка их не считал.
* * *
Между тем начали жать рожь комбайном, и однажды Кустик поймал за печкой мышь. Усы у кота выросли новые. Кустик долго забавлялся с бедным мышонком, пока бабушка Катя веником не прогнала их обоих. Вовка еще долго с испугом глядел, как в сенях Кустик своей лапой шевелил полуживого мыша, а когда тот пытался убегать, то его снова хватали за шиворот.
Опять белая курица завела гнездо под сараем, и Вовка дважды извлекал яйца, снова было несколько гроз и несколько раз пришивали пуговицу, лук в огороде начал желтеть и стал невкусный, зато поспели угреватые огурцы и розовая морковка.
Все это время ходила к бабушке за молоком соседка Анна Семеновна. Как-то бабушка послала к ней Вовку попросить домашних дрожжей растворить квашонку:
– Сходил бы ты, Вова, к Сенихе, скажи, не дашь ли, бабушка, дрожжей?
Вовка взял посудину и побежал к Сенихе. Он так и назвал ее Сенихой. Старуха дрожжей дала, но спросила:
– Ну-ко, милый, скажи, кто это тебя эдак говорить научил?
Вовка молчал, а когда дома рассказал обо всем, то дед расхохотался, а бабушка Катя заойкала:
– Ой, ой, прохвост, что ты наделал-то! Да ведь я тебе говорила, зови ее бабушкой, что она теперече подумает, ой, ой!..
– Ай да Вовка-сатюк, ну и сатюк! – не мог успокоиться дед и смеялся, а Вовка не понимал, в чем дело.
Ввечеру пришла за молоком Сениха. Она поздоровалась и села на лавку. Бабушка Катя налила ей в тарку[4]4
Т а р к а, тара – посудина, сосуд.
[Закрыть] молока и поставила углем палочку на стене около печи.
– Ну-ко, матушка, сколько я у тебя молока-то выносила, не знаю, как и рассчитываться теперь, – сказала Сениха.
Бабушка Катя посчитала палочки на стене.
– Ой, девка, что-то уж больно много ты наподбивала-то, – снова проговорила Сениха, – неужто и правда такое количество?
– Такое, матушка, такое. Век никого не обманывала. После каждого разу и ставлю столбик.
– Да ведь и я-то дома столбики каждый раз ставлю, уж больно сумнительно, вроде бы много у тебя наставлено.
– Век, Семеновна, никого не обманывала, век.
Сениха поправила сарафан на коленях. Вовка видел, как обе старухи пошли в Сенихин дом считать Сенихины столбики, потом они вернулись и снова пересчитали тутошние столбики.
– Бабушка, а мои палочки прямее твоих! – подскочил он и дописал еще пять палочек.
Бабушка Катя заохала, запричитала:
– Ой, ой, прохвост, гли-ко, ты меня острамил-то! Ой, ой, прости, Семеновна, ради Христа! Ведь он это столбиков понаставил, некому больше.
Дедушка смеялся, бабушка Катя ругалась плачущим голосом, а Сениха качала головой, говорила:
– Толку-то сколько, толку-то… Проворный! Сегодня за дрожжами-то пришел…
– Хоть кого острамит, – махала руками бабушка Катя, и дед приговаривал:
– Ай да Вовка, ну и сатюк, от молодец, всю арихметику спутал, вот бы тебе в нашу кантору…
Вовка не любил, когда разговаривали про него, убежал на улицу. Как раз из прогона выходили коровы, и он еще издали сразу узнал бабушкину корову.
* * *
Ночи стали холоднее, и он спал теперь в летней половине. Здесь не летали комары и не пахло сеном. Каждый раз к Вовке приходил Кустик, устраивался рядом и доверительно мурлыкал. Вовка и сегодня улегся и думал под Кустиково мурлыканье. Вошел дедушка, вывалил в решето огурцы и поскреб за Вовкиным ухом своим жестким, но ласковым пальцем.
– Набегался, сатюк? Ну, спи, брат, спи.
Пока Вовке спать не хотелось, и он спросил:
– Дедушка, а почему папа с мамой спят на одной кровати, а вы с бабушкой на разных?
– Кх-кх!.. – покашлял дед. – Дело-то вишь такое, кх-кх, мудреное. Больно уж ты востроглаз. На одной, говоришь, спят?
– На одной.
– Так ведь кровать-то у вас там какая, железная?
– Железная.
– И шарики светлые?
– Ага.
– Ну вот. На такой кровати пол дел а ночевать. А у нашей бабушки вон кровать старая, деревянная, не больно-то мне, брат, антересно на такой кровати спать. Да и клопы кусают. Ну, спи, брат, а мне еще на собрание идти надо.
Но Вовка уже и сам спал, слышно было только, как мурлыкал Кустик.
Проснулся Вовка от солнышка. Оно светило из окошка прямо в глаза. На улице колотил в барабанку пастух, Кустика уже не было: удрал спозаранку. Вовка обернулся и увидел, что на полу, на соломенном матрасе, спал еще кто-то. Вовка встал и на цыпочках в одних трусах обошел вокруг соседа. Тот спал крепко и храпел.
На полу стояли большие резиновые сапоги, висел на гвоздике макинтош[5]5
М а к и н т о́ ш – плащ из непромокаемой ткани.
[Закрыть], а на лавке лежала фуражка с толстым портфелем. У портфеля были красивые застежки.
– Бабушка, это кто? – спросил Вовка в кухне.
– Тише, Вова, тише! – зашептала она. – Полномоченный это, из району, собрание вчера проводил.
– А что он делает?
– Ну, как что, батюшко, собранья проводит.
Вовке стало неинтересно, он поел и убежал на улицу, а когда вернулся, то уполномоченного уже не было, только портфель.
Вовка потрогал блестящие застежки, поиграл красивыми скобочками, и вдруг застежки щелкнули, и портфель раскрылся. Вовка испугался, но успел разглядеть, что в портфеле была какая-то книжка, бумаги и бутылка с водкой. К тому же чуть-чуть не выкатилась банка с кильками в томате.
Прибежала испуганная бабушка, шлепнула Вовку по заду.
– Ой, прохвост, ой, прохвост! Что ты опять натворил-то, ой, хосподи, батюшко милостивой…
Она начала закрывать портфель, но он ни за что не хотел закрываться. Вовка стоял обиженный. Портфель не закрывался, бабушка заругалась еще больше:
– Рукосуй рукосуем, ой, ой, что теперь бу-дет-то! Ну-ко, Вова, милой, ты как отстегнул-то? Ну-ко, попробуй, попробуй, сам, сам-то, ой, батюшки!..
Вовка в два счета застегнул портфель, а бабушка Катя все еще не могла успокоиться, вытолкала Вовку из летней половины и послала побегать. Бегать, однако, не хотелось. И вообще этот день был несчастливым, потому что в придачу ко всему Вовка ел горох и нечаянно затолкал в ноздрю горошину. Горошина в носу разбухла, Вовка впервые за все время ревел благим матом, когда на медпункте доставали из носа эту проклятую горошину.
* * *
Лето почти кончилось. Уже нельзя было бегать утром босиком, ягоды на черемухе опали, а иные засохли. Рябину наполовину склевали дрозды. Речка похолодела, на скошенном лугу выросла зеленая отава[6]6
О т а́ в а – молодая поросль.
[Закрыть]. Однажды дед сказал:
– Ну вот, Владимер, видно, ты нагулялся, парень, нахулиганился. Ты хоть и мазурик, а ехать надо. В школу скоро пойдешь.
Вовка совсем забыл, что живет в общем-то в городе, что скоро в школу. Он вдруг вспомнил и свой детсад, и зоопарк, и маму с папой, и ему захотелось ехать домой. Но и отсюда тоже уезжать не хотелось.
Когда дед запряг лошадь и наложил в телегу сена, Вовка понял, что дело серьезное, что ехать надо в самом деле. Он сел в тележный передок – и поехали. Около крыльца стояла бабушка Катя и плакала, прикладывала к глазам свой холщовый передник. А у ног бабушки сидел Кустик и глядел.
Вышла из дому Сениха. Она тоже попрощалась с Вовкой и поцеловала его:
– Расти, батюшко, расти.
Вовка рукавом вытер мокрые после поцелуя губы и уехал.
Была середина августа. Вовке было семь лет, и все, что происходило с ним в это лето, навсегда осядет в его безгрешном сердчишке. И, может быть, когда он будет большим, снова приедет сюда и увидит на стене, у печки, следы неровных, шатающихся букв: ВОВА ПЕТРОВИЧ
.
Скворцы
В субботу мать вымыла пол и застелила его чистыми полосатыми половиками. А еще она взяла мелкого песочку, положила его на мокрую тряпку и долго терла медный самовар, потом переставила кровать вместе с Павлуней на новое место, поближе к окну.
– Лежи, Павлуня, лежи, голубчик. – Она подоткнула под Павлунины бока теплое одеяло и вскоре ушла на колхозную работу.
Пав луне хотелось поглядеть на самовар, как он светится, но самовар стоял в шкафу, а встать Павлуня не мог. Всю зиму у Павлуни болели ноги, и он лежал все время в кровати.
«Наверно, – думает Павлуня, – наверно, сейчас в шкафу светло от самовара, только ведь как узнаешь? Если откроешь дверку, то свет из избы сразу в шкаф напускается, а ежели не откроешь, то не видно, темно в шкафу или светло. Наверно, светло, потому что уж очень самовар блестит после того, как его мама начистила».
Еще Павлуне хочется поглядеть свои валенки. Но об этом тоже нечего было и мечтать, потому что, во-первых, не встать с кровати, а во-вторых, валенки были заперты в чулане вместе с отцовым новым пиджаком. Пав луня помнит, как отец купил ему валенки и принес домой. Но Павлуня уже тогда болел и в школу не ходил, а валенки тоже всю зиму зря пролежали.
Размышляя обо всем этом, Павлуня чуть не забыл, что кровать переставлена ближе к окну. Он повернул голову и сразу увидел синее небо. Там же висела большая прозрачная сосулька: она намерзла на карнизе и была похожа на штык. Павлуня увидел, как на ее остром кончике копилась капля золотистой воды, копилась, копилась, стала тяжелее себя и полетела вниз. Пав луне стало весело. Снег в огороде был белый-белый, небо вверху такое синее, как обложка на тетрадочке, которую только-только выдали и на которой не поставлено еще ни одной буковки, а не то что фамилии.
Дальше за огородом, под горой, была река. Она еще вся заметена снегом, снег и на крышах, на грядках, и на лужке тоже не было еще ни одной проталины. Павлуня увидел, как дрожит от ветра торчащий из снега стебель прошлогоднего репейника, и догадался, что на улице еще холодно, хотя и капает с застрехов.
«Снегу наворотило, – думает Павлуня, – столько снегу не скоро растает. На одной нашей крыше, наверно, пудов двенадцать, а то, может, и больше».
На этом месте Павлуня вспомнил, как прошлой весной отец скидывал снег с крыши. Деревянной лопатой он нарезал большущие глыбы. Такая глыба сперва тихо трогалась с места, а потом шумно ползла по крыше – и бух! Когда на крыше осталась одна такая глыба, отец сбросил вниз лопату, а сам сел верхом на последнюю глыбу и поехал с крыши. Павлуня увидел, как отец шлепнулся в снег почти по шейку. Тогда они долго вместе с отцом хохотали, и Павлуня решил твердо, что на будущую зиму сам будет скидывать снег и тоже прокатится на последней глыбе. Но теперь было ясно, что это дело не сбудется. Если Павлуня и выздоровеет к теплу, то либо уже снег растает, либо мать все равно не пустит на улицу. Недаром фельдшер Иван Яковлевич говорил, что надо греть ноги и все время сидеть в тепле. Еще он говорил о том, чтобы свозить Павлуню в областную больницу, да где там! Отцу с матерью и так все некогда, да и денег надо порядочно, чтобы ехать.
За такими мыслями Павлуня задремал и не слышал, как хлопнули ворота с улицы. В избу вошел отец и положил у дверей под кровать какую-то круглую штуковину.
– Папка, чего это ты принес? – спросил Павлуня.
– Лежи, лежи, это фильтр масляный, – сказал отец, снял свою блестящую фуфайку и начал мыться из рукомойника. – Это, брат, знаешь, вроде сита, масло сквозь него проходит и очищается от всяких примесей.
– А почему в масле примесь?
– Ну, брат, всяко бывает.
– Ох, папка, папка.
Павлуня хотел еще что-то сказать, но не сказал, а потрогал жесткие отцовы пальцы. От них пахло трактором и снегом.
– Всяко, брат Павлуня, бывает, – повторил отец, – в любой жидкости примеси есть.
Павлуня вздохнул, а отец пошабарошил у него на голове, как раз в том месте, где пониже макушки сходились и закручивались воронкой Павлунины волосата.
Вскоре пришла мать и стали ужинать.
* * *
Павлуня не считал, сколько прошло дней. Однажды, взглянув на улицу, он увидел, что в одном месте на грядках снег стаял и от этого там зачернела земля. На реке, под горой, тоже зачернело что-то в двух местах. Через день проталина на грядках стала еще больше, темные места на реке слились в одно место, а мать выставила одну зимнюю раму. В избе стало больше места и запахло чем-то свежим. Пришел с работы отец, как всегда, вымылся и после ужина, когда стемнелось, зажег большую десятилинейную лампу.
– Ты, Павлуня, как думаешь, сегодня начнем или еще погодим немножко?
– Давай уж, папка, начнем!
– Ну ладно, только ты не вставай, а гляди с кровати, не велел тебе вставать Иван Яковлевич.
– Все не велел, не велел…
Отец принес в избу широкую доску, топор, ножовку с рубанком и долото с молотком. Сначала он выстрогал доску добела с обеих сторон, потом карандашом расчертил ее и перепилил по черточкам. Получились четыре продолговатые доски, одна маленькая квадратная и одна длиннее всех. Как раз в это время вскипел самовар. Мать велела прикончить стукоток и стала выставлять из шкафа чашки и блюдца. Отец сложил выстроганные дощечки, собрал инструмент.
– Придется, Павлуня, до завтрева отложить! Давай, брат, спать пока.
Павлуня стал спать, он натянул одеяло так, чтобы закрыть ухо, потому что никогда не уснешь, если ухо торчит на воле.
В эту ночь Павлуня спал крепче и счастливее. Он еле дождался того времени, когда отец вновь пришел с работы и вымылся. Не дожидаясь ужина, отец взялся опять за дело. Павлуня видел, как он химическим карандашом нарисовал на одной доске кружок и начал его выдалбливать. Так-так – стучал два раза молоток, и каждый раз отец выламывал кусочек дерева. Так-так! Наконец дырка в доске была продолблена, отец ножиком зачистил ее края и начал сколачивать скворечник. Последнюю квадратную дощечку он использовал для дна, а самую длинную – для крыши.
– Мы уж, Павлуня, на один скат будем делать.
– На один.
Отец приколотил крышу и под самую дырку приделал небольшую дощечку, чтобы скворцам было где сидеть.
– Больно, папка, мало места на этой дощечке. Свалится скворец с верхотуры.
– Думаешь? Может, и маловато. Ну, мы еще что-нибудь придумаем.
И отец пошел на улицу и вернулся с большой черемуховой веткой в руках.
– Во, Павлуня. Приколотим.
Павлуня, конечно, согласился:
– Ты, папка, молодец, здорово ты, папка, выдумал!
…Скворечник вышел хороший. Очень даже хороший. От него пахло смолой и черемуховой веткой, щелей не было: проверяли даже на свет. Отец тут же пошел в огород. Павлуня видел, как он нашел самую длинную жердь и приколотил к ней скворечник с веткой. Как раз напротив Павлуниного окошка, на той стороне грядок, был сруб старой картофельной ямы. Отец поддолбил обухом топора лед под углом сруба, уткнул туда один конец жерди и начал с натугой поднимать жердь и ставить ее на попа. Скворечник с веткой закачался так высоко, что Павлуня тоже только головой покачал. Он с тревогой наблюдал, как отец осторожно поворачивает жердь так, чтобы скворечник стал крыльцом в южную сторону. Потом отец плотно прикрутил жердь проволокой к зауголку ямы и потом еще вбил три длинных гвоздя для надежности. Павлуня глядел на новый скворечник раскрыв рот.
Скворечник покачивался в синем небе, а небо за ним было бесконечным, чистым и, наверное, теплым, потому что уж очень весело барабанила с крыши золотая от солнца вода. В это время у Павлуни закружилась голова, и он от слабости положил голову на подушку. На улице, наверное, начиналась взаправдашняя весна.
Прошло еще несколько дней, а скворцов не было. Уже вся река ясно обозначилась под снегом, пропитавшимся насквозь водой, уже грядки под окном совсем обнажились, а снег потемнел. На лужке, где была горушка с репейниками, тоже появилась проталина, на свет глянула серая прошлогодняя отава. Отец теперь совсем редко бывал дома. Уже целую неделю он ремонтировал свой трактор С-80 и мать посылала ему пироги в корзинке. Павлуня скучал по отцу и говорил иногда про себя: «Эх, папка, папка…»
Павлуня по-прежнему не вставал с кровати. По ночам он спал, а днем читал букварь или глядел в окно. Других книжек не было, жаль, что эта зима зря прошла. А на ручье сейчас наверняка ребята делают мельницу. Мельница, конечно, не настоящая, но крутилась быстро и работала, пока вода на ручье совсем не исчезала.
Вообще-то Павлуне грустно. Он заснул вечером, и ему приснилось лето. Он будто бы ел сладкие гигли[7]7
Г и́ г л и – съедобная трава.
[Закрыть] и сам, на своих ногах, бегал на реку ловить си летков. Силетки – это такие маленькие щучки. Они всегда стоят на мелких местах и, видно, греются на солнышке.
Павлуня сорвал длинную травинку-полину, сделал из нее силышко[8]8
С и́ л ы ш к о, силок – петля для ловли птиц.
[Закрыть] и начал силить силетка. Потом вдруг полина стала обычной ивовой веткой, а вместо силетка на воде заплавала утка и закрякала: «Кря-кря, кря-кря». От этого Павлуня и пробудился. Никакая это была и не утка, а просто было утро, и мама большим ножиком щепала березовую лучину. Спать Павлуня уже не стал, а начал глядеть, как мать растопляет печь.
– Гляди-ко, кто прилетел-то, – сказала она Павлуне, когда рассвело.
Павлуня посмотрел в окно – и обомлел. На грядках и на вытаявшем лужке прыгали скворцы. Павлуня начал их считать, но все сбивался со счета. Скворцы были черные, с чернильным отливом, востроносые и веселые. Они что-то искали в прошлогодней траве. Вдруг один из них взлетел и, быстро перебирая крыльями, сел на скворечник. Павлуня так и замер. Скворец держал в носу травинку.
– Гляди, гляди, полез туда, мам, полез! – закричал Павлуня тоненьким слабым голосом. – Во! Там уж он!
Весь день Павлуня смотрел на скворцов, и весь день они искали чего-то на лужке, то и дело взлетали и прыгали, а двое поочередно исчезали в черном кружке скворечника.
В обед пришла мать и выставила еще одну раму, как раз напротив Павлуниной постели. Теперь глядеть стало еще лучше, и Павлуня услышал скворчиные голоса. Два скворца, которые поселились в скворешне, без передышки летали на лужок, и Павлуня никак не мог уследить за ними, потому что на лужок летали и другие скворцы.
«А где же остальные будут жить? – подумал он. – Ведь скворечник-то один».
Правда, в деревне есть еще скворечник на Гурихиной черемухе, но тот скворечник старый и в нем холодно, а Павлуня на собственном опыте знал, что такое простуда.
Образ жизни и среда обитания
Певчую птицу знают на обширной территории Евразии, Южной Африки, Австралии. Расселение происходило благодаря человеку. Встречается скворец в Турции, Индии, Афганистане, Ираке, Иране. Сложности с укоренением скворцов были в Центральной и Южной Америке. Многие пернатые погибли, но часть прижилась и там.
Информация о том, какой скворец, перелетная или зимующая птица, зависит от их распространения. Пернатые, обитающие на юго-западе Европы, оседлые, а распространенные в северо-восточной части – перелетные, всегда зимой улетающие на юг.
Сезонные миграции характерны для скворцов Бельгии, Голландии, Польши, России. Перелеты первых партий начинаются в сентябре, завершаются к ноябрю. На зимовье птицы перебираются в южные регионы Европы, в Индию, северо-западные районы Африки.
Отважные птицы преодолевают расстояния от 100 до 1-2 тысячи километров. В течение дня птицам требуется 1-2 остановки. Перелеты над морями всегда связаны с большим риском. По причине урагана может погибнуть целая стая птиц.
Иногда скворцы находят спасение на морских судах, опускаясь на палубы в огромном количестве. По суеверным приметам и поверьям моряков гибель даже одной птицы на судне грозит затоплением. Скворцы всегда под защитой тех, кто в море.
Прилетевшим издалека птицам не всегда рады из-за шума, который они создают. Так, жители Рима закрывают окна вечерами, чтобы не слышать трескучее щебетание птиц, которое по громкости превосходит даже звуки проезжающих автомобилей. Скворцы зимой собираются огромными колониями, численностью более миллиона особей.
Скворцы могут собираться в многочисленные стаи
Весной, в марте-начале апреля, во время активного таяния снега, появляются первые вернувшиеся домой обитатели. В северных районах их можно увидеть в конце апреля или в мае. Если птицы вернулись, а холода не отступают, то многим грозит гибель.
Первыми появляются самцы, выбирающие места для будущего гнездования. Немного позже прилетают самочки. Во время брачной поры птицы ищут для обустройства гнезд деревья со старыми дуплами или занимают ниши различных построек.
Скворец весной очень боевой, активный. С другими пернатыми он не церемонится, агрессивно отвоевывает удобный для гнездования участок, выживает соседей. Известны случаи вытеснения в насиженных мест красноголовых дятлов, сизоворонок.
Врагов у самих скворцов тоже хватает. Они лакомая добыча для сапсанов, орлов, беркутов. Гнезда часто разоряют земные хищники, не прочь полакомиться яйцами и птенцами скворцов даже вороны и сороки.
Между собой птицы коммуникабельны, живут колониями. Многочисленные стаи скворцов можно увидеть в полете, где они синхронно парят, разворачиваются и заходят на посадку, россыпью захватывая большие территории на земле.
Ночевки проводят группами в плотных зарослях камыша, ивняка прибрежных зон, на ветках садовых или парковых кустарников, деревьев.
Местом обитания скворцов являются равнинные территории с болотами, реками и прочими водоемами. Гнездовье птиц встречается в редколесье, степных зонах, вблизи от людских поселений, фермерских построек.
Привлекают птиц полевые угодья как потенциальные кормовые базы. Горных районов, безлюдных территорий скворцы избегают. Жизнедеятельность человека обеспечивает пернатым пропитание.
Иногда массовые налеты скворцов наносят урон зерновым посевам, ягодникам. Большие стаи могут угрожать безопасности полетов. Все же люди всегда ценили певчих за уничтожение полевых вредителей: жуков, гусениц, саранчу, слизней, оводов. Установка скворечников была всегда своеобразным приглашением для птиц посетить сельскохозяйственные угодья.
Где живут скворцы
Птицы встречаются во всех биогеографических регионах мира, за исключением Антарктиды. В основном скворцы живут в Европе, Азии и Северной Африке. Естественный ареал от Центральной Сибири на востоке до Азорских островов на западе, от Норвегии на севере до Средиземного моря на юге.
Скворец – перелетная птица. Северная и восточная популяция мигрирует и проводит зиму в западной и южной Европе, Африке к северу от Сахары, Египте, северной Аравии, северном Иране и равнинах северной Индии.
Виды
О систематике подвидов скворцов ученые спорят, так как небольшие различия в оперении и размерах бывает трудно определить по внешнему виду птицы. Выделяют 12 основных разновидностей, наиболее известными в нашей стране являются обыкновенный скворец (шпак), малый скворец, серый и японский (краснощекий). Характерным обликом с яркими особенностями отличаются скворцы:
- розовые;
- сережковые;
- индийские (майна);
- буйволовые (волоклюи);
- чернокрылые.
Розовый скворец получил название из-за характерного окраса. Розовая грудка, брюшко, бока, спинка в обрамлении черных крыльев, головы, шеи создают эффектный наряд весенней птице. Скворец на фото будто в праздничном одеянии. Движение стаи розовых птах похоже на плывущее розовое облако. Основная пища этих птиц – саранча.
За день одному пернатому требуется почти 200 г насекомых, что в два раза превышает вес самого скворца. Селятся птицы возле полупустынных равнин и степей, а гнездятся в расщелинах скал, норах, каменистых укрытиях. Розовые скворцы необычайно миролюбивы, между ними не бывает птичьих разборок.
Сережковый (рогатый) скворец обитает исключительно в Африке. Название получил за мясистые наросты на головах самцов, которые появляются в период размножения. Наросты напоминают по виду петушиные гребни.
Гнездится этот вид на ветвях деревьев, создавая куполообразные домики. Стаи сережковых скворцов питаются только саранчой, поэтому следуют за ней, если насекомые снимаются с места. Окрас скворцов преимущественно серый.
Индийский скворец (майна). Азиатскую птицу называют еще иногда афганским скворцом. Все названия связаны с широким расселением пернатых. В окрасе оперения преобладает черный цвет, но конец хвоста и передний край крыла с белой окантовкой.
Клюв птицы, «очки» вокруг глаз и ноги желтые. Майна постепенно расселяется, захватывая новые территории. Встречали птицу в Казахстане, других местах Средней Азии. Талант пересмешника сделал майну популярной в городской среде, многие стали держать скворцов в домашней среде. Обаяние и общительность птицы способствуют дальнейшему распространению индийского скворца.
Индийский скворец или майна
Буйволовые скворцы (волоклюи). Африканские оседлые птицы коричневого цвета с веерообразным хвостом. Узнать этих скворцов можно по оранжевым глазам и красному кончику клюва. Они незаменимые санитары диких и домашних животных.
Птицы устраиваются на телах буйволов, носорогов, антилоп и других четвероногих обитателей и собирают клещей, мух, оводов и прочих паразитов, впившихся в кожу и поселившихся в шерсти животных.
Скворцы обследуют тела как дятлы стволы, зависая вниз головой на брюхе или пробираясь в трудные места складок на теле. Животные не оказывают сопротивления, зная, что клевание птиц принесет им только пользу.
Чернокрылые скворцы. Эндемики островов в Индонезии, обитатели саванн. Редкие представители, занесенные в Красную книгу по причине истребления человеком. Чернокрылых скворцов ловили на продажу для домашнего содержания, тем самым истребляли популяцию в природе.
Контрастный окрас птицы необычен: белое оперение туловища и головы сочетается с черными крыльями и хвостом. На макушке небольшой хохолок из перьев. Желтоватая кожа обрамляет глаза, такого же цвета ноги и клюв. Обитает преимущественно на пастбищах для скота, сельскохозяйственных угодьях, от жилья человека держится подальше. В поисках корма совершает кочевые перелеты.
В настоящее время птицу содержат на охраняемых территориях заповедников, где скворцы не отказываются занимать для гнездовий подготовленные скворечники. Но численность их по-прежнему очень мала.
Как часто происходит размножение
Скворцы могут откладывать более одной кладки в одном сезоне размножения, особенно если яйца или птенцы из первой кладки не выжили. Птицы, живущие в южных районах, чаще делают более одной кладки, вероятно, потому что период размножения дольше.
Птенцы скворца беспомощны при рождении. Сначала родители кормят их мягкой животной пищей, но по мере взросления расширяют ассортимент растениями. Оба родителя кормят детенышей и удаляют их фекальные мешки. Молодняк покидает гнездо через 21-23 дня, но родители ещё кормят их в течение нескольких дней после этого. Как только скворцы становятся независимыми, они образуют стаи с другими молодыми птицами.
Питание
Скворцов считают всеядными птицами, в рационе которых как растительная, так и животная пища. Источником протеинов для пернатых служат следующие организмы:
- улитки;
- гусеницы;
- личинки насекомых;
- бабочки;
- дождевые черви;
- кузнечики;
- пауки;
- симфилы.
Весной, сразу после таяния снега, скворцы находят пищу на проталинах, в укромных местах зимования насекомых — в трещинах коры деревьев. С потеплением начинается охота за членистоногими и червями.
В растительной пище скворцы предпочитают ягоды, фрукты. Птиц всегда много в яблоневых, вишневых садах, они не откажутся от спелой сливы и груши.
Интересно, что жесткую кожицу или скорлупу орехов пернатые вскрывают по всем законам физики – пробивают маленькую дырочку, вставляют клюв и разжимают плод по правилу рычага, чтобы добраться до содержимого. Кроме сочных плодов, скворцы употребляют семена растений, зерновые культуры.
Скворцы могут нанести урон сельскому хозяйству, если огромные стаи начнут хозяйничать на полевых угодьях. Вестники весны в меру полезны для посадок, но колонны птиц становятся угрозой будущему урожаю.
Как размножаются скворцы
Скворцы строят гнезда из трав, веток и мха, выстилают свежими листьями. Листья периодически заменяются и служат в качестве антибиотиков или противогрибковых средств.
Сезон размножения начинается весной и заканчивается в начале лета. Его продолжительность меняется от года к году. Все скворчихи откладывают от 4 до 7 глянцево-голубых или зеленовато-белых яиц в течение недели.
Оба родителя насиживают по очереди, пока птенцы не вылупятся. Самки проводят больше времени в гнезде, чем самцы. Цыплята выводятся через 12-15 дней инкубации.
